[sxn]

ой бляяя..

Спец

часть 1

- А это, Славик, оттащи в 114-й Оксане Фёдоровой.
К "стенографистке по непристойностям" Слава ещё не ходил и поэтому напридумывал уже себе всякого.
- Работы у неё всё больше, - вздохнул Ванечка и полез на стеллаж за прошлогодними отчётами. "Как и у всех нас, - подумал Слава. - Пойду, пока он не навернулся..."
Прибыв к месту назначения, он остановился. На двери 114-го кабинета был закреплён клочок бумажки:

кружок поэзии по четвергам в 21:30

Ниже ещё один:

тема ближайшей встречи:
"Экспрессивно-семантическая структура
русской народной частушки
как жанра художественной речи
и лексические средства её формирования"

Парень пожал плечами и, постучав для приличия одним пальчиком, вошёл в кабинет.
Очень маленький кабинет. Скорее даже каморка. Тут помещались два небольших стола, шкаф, ксерокс, вешалка и кадка с каким-то фикусом. У Славы комната в общаге больше была.
Обнаружить в кабинетике единственного обитателя было нетрудно. Застыв на месте с чашкой дымящегося кофе, на Славу смотрел молодой мужчина. Он был невысокого роста, аккуратно одетый, некрасивый и глазастый. А ещё шустрый. Шваркнув кружку на стол, он со словами "О! Ещё подгон!" подлетел к Славе, явно намереваясь выхватить у него коробку. Слава не отдавал, подняв её высоко над своей головой, так, что наглому человечку было не дотянуться.
- Что-то вы не очень похожи на Оксану Фёдорову, - заметил он. - А мне велели передать ей лично.
- Да ты, каланча, новенький что ль? - догадался неизвестный, прекратив свои попытки. - Эти долбоклюи так меня прозвали, хуй знает почему, кочергу им раскалённую в сраку. А вообще меня Мирон зовут.
Слава опустил коробку и передал её Мирону. Было очевидно, что в непристойностях он шарит.
- Слава, - представился он в свою очередь.
- Хороший улов в этом месяце, а? - Мирон вернулся к столу, сложив к печатной машинке своё добро. - Кофе хочешь?
- Давайте.
- Давайте на "ты". Едва ли я намного старше тебя.
Слава присел на гостевой стул и снова осмотрелся. Осмотрел и Мирона, пока тот возился с кофе. В профиль парень был куда приятнее. Интересный какой-то. Линия челюсти, скулы, даже выдающийся еврейский нос - всё это внезапно стало привлекательным, стоило только посмотреть под другим углом. А ещё восхитительные густые ресницы... "Волосатый, поди, как чёрт", - подумал Слава.
Ему вручили корпоративную кружку с горячим напитком и уселись напротив.
- Не скучно тебе тут? Даже окна нет.
- Неа, вообще норм. Никто над душой не стоит, хочу халву ем, хочу - пряники. Мало у кого из линейного персонала есть отдельная жилплощадь, грех жаловаться. Да и сама работа мне нравится, хоть и монотонная. Разве что спина под конец дня отваливается. Но я в бассейн хожу, так что...
- А объявление на двери?
- Аа! Что, интересно?
- Да не то чтобы... Приходит кто-нибудь?
- Ещё ни разу.
Тут Мирон по классике посмотрел бы в окно, но так как окна не было, он посмотрел на фикус.
- Стишата, значит, любишь?
- Нда.
- Матерные, - уточнил Слава и как-то сложно улыбнулся.
- В том числе! - Мирон вдруг подорвался с места, полез куда-то под стол и, выудив оттуда пухлую тетрадь, с гордостью предъявил её. - Сколько насобирал! Там есть крайне занятные образчики. А ты вообще в курсе, что…
И тут он зарядил получасовой ликбез - о жемчужине великого русского языка, как он выразился. Слава беспокойно ёрзал на своём стуле, чувствуя, что его вот-вот начнут разыскивать по всему зданию, но вставить хоть слово в этот поток искренне увлечённой речи он не решался. К счастью, Мирон остановился сам, завершив свой рассказ перечнем ругательств, не внесённых в их чёрный список, потому как знал и использовал оные только он сам.
- Слушай, а чего гуманитарий забыл в нашей конторе? - поинтересовался Слава, когда ему наконец дали возможность открыть рот.
Мирон кивнул на трофей, дожидавшийся своей очереди возле машинки.
- Где ещё раздобудешь такие материалы?.. И я не гуманитарий! Нигде я не учился, просто читаю много. И сам пишу... С волшебными коробочками из твоего отдела - особенно. Так что? Зайдёшь в четверг?
- Если буду в городе.
- Можешь зайти и в другой день. Я тут всегда, кроме пятницы и субботы.
Слава кивнул, и в тот же момент дверь в кабинет распахнулась.
- Ну ты чего тут расселся-то? - завопил Ваня. - Работы полно!
- А он Оксану Фёдорову дожидается, отлучилась она! - гаркнул в ответ Мирон, зло сверкнув глазами.
- Слава, пошли...
- Спасибо за кофе, - Слава поставил кружку на самый краешек стола и поднялся.
- Слышь, гандон, присылай дерьмо своё только со Славой, остальных выгоню ссаным веником, понял? И сядь уже кому-нибудь на лицо, заебал, тихоня недотраханный.
Последние слова слышал только Слава, закрывавший за собой дверь, Ванечка уже мчался по коридору в сторону лифта, однако его красные уши можно было видеть издалека.

часть 2

Вечерело. Они сидели на скамейке в общественном парке и мрачно молчали вот уже несколько минут. Мирон курил, Слава выдёргивал нитки из рукава своей повидавшей виды толстовки. Вчера весь активный контингент академии отмечал профессиональный праздник, на который Мирон был притащен чуть ли не силой - и вот он результат. Фёдоров вёл себя настолько отвратительно, что даже для него это было перевыполнением всякой нормы.
- Ну и вот, - предварительно подытоживает Мирон. - Не подхожу я тебе, Славик.
Славик, конечно, натерпелся, пытаясь интегрировать Фёдорова в среду своих друзей, частично состоящих из общих коллег, но совершенно определённо не видел в этом никакой трагедии. И по-настоящему расстроился он только теперь - в процессе того, как ему втолковывают, почему им не стоит быть вместе. Мирон-то ему очень нравился. А ещё это было взаимно.
- Да плевать мне на это.
- А мне нет! Я же вижу, какой ты общительный. Будешь тусить со мной, останешься без своих кентов.
"Кенты" - это, конечно, хорошо, думает Слава, но Мирон его понимал на каком-то таком уровне, о котором до встречи с ним он даже и не подозревал.
- Мне с ними детей не крестить.
- Со мной у тебя ни кентов не будет, ни детей. Зачахнешь у меня на глазах - вот мне радости-то. У меня даже кактусы дома не растут, а тут целый человек. Я вообще зря во всё это ввязался, только ты, Слава, настырный такой...
Карелин тут же вспоминает, как он просто прописался в 114-м, стоило его лишь однажды туда пригласить. Приходил к Мирону по поводу и без: писал у него отчёты, просматривал дела, помогал снимать интервью и допросы. Они дружно перерабатывали, и им было заебись. Как выездной, Слава много чего мог рассказать, а Мирон в ответ охотно делился с ним теорией, вместе они легко находили, над чем угорнуть в их не самой радужной реальности, и коллеги из отдела всегда знали, где следует искать Славу, если тот потерялся. И всё охали у него за спиной: что же это такое, был хороший мальчик, да так расширил свой словарный запас, что обои от стен отклеиваются, а у бюро каждая копеечка на счету!
Зато сам Слава едва помнил себя от счастья. Особенно в тот день, когда вернулся из самой долгой своей поездки и тут же зарулил на базу, хотя время уже приближалось к полуночи. Мирон всё ещё был на месте. Слава даже "привет" не сказал, притиснул бедного к стеночке и чуть не сожрал.
Настырный, это правда. Именно Слава инициировал все метаморфозы их отношений. Но надо сказать, что Мирон не особо-то этому и сопротивлялся. И причина была написана у него на лице. Слава видел, до какой степени он был измучен одиночеством. Но что попало не ел. Аристократ.
- Вчера я зря потащил тебя на сходку, мой косяк, - говорит Карелин, вздыхая, - просто ты всё наше отделение застращал, хотя я-то знаю, какой ты милашка на самом деле.
- Вот пусть это между нами и останется.
- Я к тому, что у них просто не было шанса тебя распробовать.
- Ты в каждой собаке видишь Будду.
Сейчас он сведёт всё на себя, прогнозирует Слава, окажется кругом козлом, и это, по его логике, должно будет облегчить разрыв. По крайней мере, одному из них.
- Так ты меня бросаешь?
- Нет, Слава. Как видишь, мы это обсуждаем, я не могу решать за двоих.
Ну вот, пожалуйста. Карелину следует сделать вид, что он обдумывает всё услышанное, хотя он уже знает, что согласия своего на расставание не даст. Будут мучиться, пока не сложатся, как шестерёнки единого механизма.
- Тебе так не нравятся мои друзья?
- Ты совсем на них не похож, но тебе-то с ними норм. Мне такой уровень общения уже не доступен.
- Ты и не хочешь, верно?
- Не хочу. И ради тебя стараться не буду, сам понимаешь, какая это залупа. Не знаю, с чего ты решил, что я могу им понравиться хотя бы в отдалённой перспективе. Ты, Слава, немножко извращенец, если запал на меня.
- Ну, знаешь! У нас такая работа, что…
- То есть я - твоя профдеформация? Не выдумывайте, юноша, у меня под дверью очереди из поехавших агентов не стоит.
Мирон грустно смеётся, и Славу от этого смеха перешибает болезненной нежностью. Этот человек делает всё, чтобы его сторонились и не принимали, а потом самозабвенно страдает от этого. Только на Славе он свои проверенные методы не применяет. Вон в прошлый выходной они вообще из постели ни разу не вылезли: накувыркавшись, валялись в бардаке из одеял, и Мирон монотонно зачитывал последнюю написанную главу своего будущего романа. Слава по ходу комментировал происходящее, а Мирон делал на листках пометки карандашом - потом они по этим местам ещё раз пробегутся. В шутку Славе уже предложили почётное место соавтора: в запутанных лабиринтах искажённого разума Мирон ориентировался прекрасно, но терялся, за отсутствием должной практики, в простых, здоровых вещах - удивительно, как быстро Мирон это признал и заткнул сюжетную дыру так кстати подвернувшейся противоположностью - Карелиным.
На основании имеющегося опыта Слава уже прикинул и то, в каком ужасе будет его семья, если он привезёт им Мирона. А он привезёт. И предъявит. Ну что ему, харизмы и обаяния на двоих не хватит что ли? Славку же любили, вот и Мирона полюбят - куда денутся? Так оно и работает. Главное, что сам он считал своего друга очень классным. Слава был просто уверен в охуенности этого человека. И пусть ведёт себя среди людей как царица в придорожной таверне - если вселенная бесконечна, в ней есть и не такие экзотические экосистемы.
Получается пока, конечно, не без комичности: предложение разбежаться вызывает в Славе лишь желание настроить побольше совместных планов.
- Так если подумать, хорошо даже, что никто не выкупает, какой ты пиздатый. А то конкуренция была бы такой, что мне оставалось бы только плакать и дрочить до самой пенсии. На твою фотокарточку, спизженную из личного дела.
- Как вариант - переквалифицироваться в того, кого мы ловим.
- Первым, кого заподозрят в твоём исчезновении, буду я.
- Да брось, меня пол-академии закопать хочет. Я даже у первого встречного на улице могу так попросить прикурить, что до кучи ещё и в табло получу.
- А вторым подозреваемым будет Дима. Я же на него и настучу.
- Дима? Из поведенческого?
- Он к тебе как-то неоднозначен, ты не заметил?
Мирон не заметил. Но забавно, что заметил Слава. Пропадёт он без его чуйки, вот что.
- Мы ушли от темы.
Напоминая об этом, Мирон невольно понижает голос, но Слава всё равно слышит это невысказанное "пропадёт". Ему вдруг становится очень зло и тошно, а Мирон, чуткий к настроениям одного единственного человека на всей планете, подхватывает этот ритм ещё до первой подачи, и далее они только перебрасываются фразами, как уже давно привыкли, играя в свой словесный пинг-понг.
- Да нахуй пойди, Фёдоров! Со своими форс-мажорами, бля.
- Ох, Слава, самовыражаешься как обрыган.
- Что? Фу тебе?
- Если так пойдёт, запрут вскоре твоего Мирончика в его кабинке и подожгут, как в том анекдоте про паука.
- Ты губу-то закатай. Нам ещё роман твой издавать, в отпуск ехать.
- Дерево сажать, дом строить.
- Квартирку нам я уже присмотрел.
- Чт..?
- А то в твоей неуютно. А в моей тараканы.
- Слав…
- Я люблю тебя.
В новой хатке Мирону понравится: там светло и балкончик с чугунной оградкой. Открытое пространство - Славе нечего захламлять, а Мирону негде прятаться. Да и незачем: она слишком маленькая для каких бы то ни было гостей и вместит в себя только самое необходимое - их двоих. Слава всё это расскажет Мирону потом, ведь теперь им совсем не до того: впервые за всё время их разговора они смотрят друг другу прямо в глаза, едва ли испытывая надобность в ещё каких-то пояснениях сказанного. Солнце уже закатилось за деревья и никак не было причастно к разлившейся по лицу одного из них краске. Для другого же это был самый прекрасный закат, что он видел в своей жизни.