sxn | понедельник, 22 февраля 2021

хочу тетешкать Чеззи - и кто мне запретит?

youtu.be/Nu1hZur7YO4

Реверси

часть 1 Потихоньку Слава осваивал разговорный английский. Собственно, других вариантов у него и не было: он, конечно, тоже обучал Честера отечественному разговорному (мату), но скорее кеков ради, никакой практической ценности это не имело. Слава путался во временах, артиклях, лексике, по-русски разбрасывал слова, произнося их с чудовищным акцентом, но Честер на удивление хорошо ориентировался в этом хаосе, и они довольно быстро наладили связь.
Чтобы что, кстати? Шататься по Питеру и его окрестностям, зависать по хатам знакомых гитаристов, иногда набегая на студию, смотреть дома фильмы с оригинальной озвучкой и субтитрами, готовить еду: как-то Слава даже ритуальную лепку пельмешек организовал, но они тогда скорее наебенились бренди, чем пельменей налепили. Честер проявлял интерес ко всему и лез везде. Правда, заниматься подолгу чем-то одним он не любил, а то даже и не мог. Слава был такой же, но с одним существенным отличием: лениться и бездельничать он умел со смаком и, в сущности, бесконечно. Только Честер ему не давал. И если Фёдоров Мирон Янович маньячил периодически, по большей части всё-таки пребывая в анабиозе, то этот заморский гость был взвинчен постоянно. Когда Слава уставал, он сбагривал его Антихайпу или сестре.
Слава сравнивал. В его голове имелся умозрительный лист, поделенный на две колонки, в котором он отмечал, чем Честер похож и чем он отличался от Мирона. Иногда казалось, что это не имеет никакого смысла, потому что сколько ни взвешивай, а ощущения от них были чётко разные. Честер красивый, Мирон - на любителя. Честер открыт со всех сторон, Мирон закупорен на все засовы. Честер внимательно смотрит на тебя, а Мирон смотрит в ровную гладь озёрной воды. Они занимают примерно одинаковую позицию в социуме, являясь центром притяжения, оба лысые и носатые, агрессивные и трогательные, Честер чувствует, Мирон думает. Смешные. Добрые. Только Честер сразу, а до Мирона ещё надо добраться. Через конъюнктурность, загоны, страх и распальцовку. Честер был так же уязвим, но не душил самого себя в застенках. С Честером было хорошо. Но Слава очень скучал по жиду.
Раз в неделю от него приходил емейл, в котором он рассказывал, как они там с Майком уработались, какие полезные знакомства он завёл, за сколько баксов пил шампанское в воскресенье вечером. "А может переедем жить в Калифорнию?" И Слава, каждый раз читая эту белиберду, ощущал все оголённые места, которые прикрывает Мирон, когда он рядом. Ему не хватало их пьяных философских бесед, глупой бытовой ругани, молчания, когда они часами валяются в обнимку, слушая музыку или читая, его дыхания во сне, стука сердца, ещё тысячи и одной мелочи, что в совокупности определяло всё то, почему ему нужен именно Мирон.
Они спали с Честером в одной кровати. Тактильность и контактность этого парня выяснились моментально: к Славке тянуло в принципе всех, но вот таких - особенно. Тогда Слава ещё вспомнил, как он сам при любом удобном и неудобном случае лезет к Мирону - обниматься, целоваться, потереться о него носом или щекой, просто подержать: за мизинец, лодыжку, да хоть край куртки. И в некотором смысле на колючий аризонский затылок рука легла как-то даже привычно, когда Честер в первый раз пристроился у Славы на груди. В этот момент его очень грела уверенность в том, что там, за тридевять земель, Мирон ни под каким соусом не залезет к Шиноде под одеяло.
С Майком он разговаривал только один раз (да и то через Мирона-переводчика), когда тот давал инструкции по приёму Честером его таблеток. Славе вменялось тщательно за этим следить, но всё пошло по пизде уже на первой неделе: основную часть рецептурных запасов они сожрали за просмотром располагающего к оному "Контроля", а оставшееся и вовсе куда-то потом под диван закатилось. Из того, что Слава услышал от Честера, Майк был тот ещё локомотив и по кипучести своему вокалисту не уступал. Стало понятно, в каком состоянии вернут ему Мирона, а коли так, то у Честера будут римские каникулы - в русской Венеции.
В следующем письме Мирон сообщил, что у Майка такие же длинные и красивые пальцы, как у него, у Славы. "Тебе надо научиться играть на гитаре. Или на пианино. Но не на гуслях, из дома выгоню!" Он нашёл фотографию Майка с крупным планом рук и представил, как Мирон берёт эти пальцы в рот. Действительно красивые. В тот вечер он гладил Честера по лицу, рассматривая его горящие, несчастные глаза. Слава ни за что бы не выдержал накала этого человека, но вот разбить скорлупу другого он смог. Острое чувство своего места накатило внезапно, и рука, лежавшая на чужой щеке, стала подрагивать. В чёрных глазах напротив Слава увидел то, о чём думал Мирон, когда запланировал эту рокировку. Мазнув большим пальцем по тёплым, сомкнутым губам, он легко потянулся к ним - как к родным.

часть 2***
- Ну что, изменял мне? - спрашивает Мирон, улыбаясь в поцелуй, когда их со Славкой оставили наконец одних.
- Интересный ты какой, - Слава в детали вдаваться не спешит: чмокает Мирона в уголок рта, потом ещё куда-то, трётся о него носом и щекой, как какой-нибудь зверёк - и Мирон знает: пока он не нанежничается таким образом, продолжения не будет. - Сам подсунул мне этого сиротку, а теперь, значит, устраиваем сцены?
- Да какие сцены? - фыркает Мирон, усаживая Славу на кровать и забираясь к нему на колени. Он с наслаждением запускает пальцы в отросшие шелковистые волосы, ныряет туда же носом, делая глубокий вдох, и откровенно плывёт от всей этой так долго недостающей ему близости - да и вообще: если бы не стальная выдержка, то уже в аэропорту бы Славку изнасиловал.
Который - к своей великой чести - доставил Честера на родину в целости и сохранности. Теперь можно было погостить у мистера Шиноды где-то с недельку и показать Славе Лос-Анджелес: ведь он никогда не был в Америке. Мирону сразу бросилось в глаза то, как Беннингтон жмётся к Карелину, пока они идут им навстречу - это был добрый знак: того, что всё прошло по плану.
Однако восторги по поводу собственной гениальности Мирон решает оставить на потом, на то время, когда его не будет так сильно скручивать от желания сожрать Славку целиком, ну или хотя бы оседлать его пару раз и понадкусывать.
- Ну а как твои успехи? - спрашивает Слава, выковыривая Мирона из его пижонской рубашки. - Или мы тут как раз празднуем победу?
Мирон хитро улыбается, залезая рукой за ворот славкиной толстовки - скребёт по хребту короткими ногтями, зная, как Славе это нравится, если делать так в районе копчика.
- Празднуем погромче, - только и говорит он, пока тянется за очередным поцелуем.
- Принято, - Слава всё же успевает ему ответить.

***
- Я смотрю, вы там очень подружились, - резюмирует Майк, не сводя с Честера пытливого взгляда.
- Слава очень классный. И его друзья! Мне вообще русские понравились, ой, такие!.. бессмысленные и беспощадные - во всех своих проявлениях! Прям как моя психика. Почему мы до сих пор не давали там концертов? Они через одного меня знают. Как-то я даже пел на хате целый вечер, они это называют квартирниками, там пацан был - всю музыку нашу играл с закрытыми глазами, говорю тебе, Ши, это...
Но Шинода может думать только о том, насколько привлекательнее Карелин вживую по сравнению с тем, как он выглядел на фотографиях, которые показывал ему Мирон. Высокий, красивый, обаятельный, с умными, какими-то необыкновенными глазами. Очень живой, свободный. Майку дурнело каждый раз, когда он пытался представить, что они там могли сообразить на двоих, эти авантюристы.
- Майк, ты меня слушаешь? - внезапно лицо Честера оказывается прямо перед его собственным. Майк смотрит и не может подавить вдруг всколыхнувшееся волнение. Что за чертовщина с ним творится сегодня? - Я очень скучал по тебе. Скучать по тебе, когда ты на другом краю Земли, это не то же самое, что скучать по тебе, когда ты в соседнем номере, на соседнем диване или дышишь мне в ухо на сцене.
Честер так легко говорит ему о своих чувствах, и Майк завидует: сам он никогда так не умел. Честер живёт как поёт, а поёт он как дышит, и всё у него происходит здесь и сейчас, а Майк всегда думает о миллиарде вещей, на которые влияет каждый его поступок, погружается в собственные мотивы так глубоко, что уже не может ничего разобрать. И вот он судорожно сжимает свою четвёртую за день кружку с кофе и тяжело вздыхает.
Ему показалось, что Честера расстроило то, как Мирон и Слава встретились после продолжительной разлуки. Такое выражение лица он видел у него, когда на улице или в кафе им на глаза попадались большие, шумные семьи. Слава сцапал своего коротышку и зацеловал его всего прямо посреди зала, вообще ни на кого не обращая внимания. Майк слушал, как Слава что-то пытается тараторить в процессе и как смеётся в ответ Мирон - и он, конечно, тоже обнимает Честера, ощупывая его затылок и плечи, а потом видит ЭТО на его лице.
Примерно ту же информацию Честер скидывает ему и теперь, внимательно всматриваясь в черноту его глаз. Больше, чем о музыке, Мирон рассказывал Майку разве что о Славе: какой он талантливый и замечательный, как Мирон счастлив любить его и заботиться о нём. "У меня нет ничего важнее", - говорил Мирон. "Я всё за него отдам, никого не пожалею". Майк слушал и думал об одном единственном человеке.
- Знаешь, Чез, - говорит он, сдаваясь на милость этой потрясающей бездне напротив, - похоже, я самый большой идиот на этой планете.

часть 3

Смотрите также