[sxn]

Честер встретил бога

- Ну как я тебе? - спрашивает Честер и начинает кружиться, показывая себя со всех сторон. Через два часа у него концерт в компании святых мощей американского ракенрола, что, впрочем, никак не объясняло чересчур игривого настроения певца.
На нём были узкие серые джинсы с низкой посадкой, тяжёлые высокие ботинки, на носу сидели соответствующие ситуации тёмные очки, впрочем, быстро оттуда сдёрнутые, а на шею намотаны кое-какие следы жизнедеятельности великого кутюрье - лохмотья, если по-простому. Но гвоздём программы была, конечно, чёрная майка с провокационным принтом.
Шинода помнил, каким мягоньким и беззащитным был когда-то его вокалист - без всех этих своих татуировок и мышц. Тогда у них не было денег и на вменяемый гардероб, но Честер выглядел как неохиппи только что с распродажи отнюдь не по этой причине. Теперь-то совсем другое дело: за три километра разило статусом и дороговизной - и не то, чтобы этот парень сильно изменился, если сковырнуть с него слой штукатурки.
Беннингтон принялся щебетать и кривляться, заманивая эмси на кухню, где совершенно точно не было ни одной пары посторонних глаз. Майк манёвр сразу оценил и, пока Честер прикладывался к бутылке воды на дорожку, сам подкрался к нему с невнятными намерениями.
Честеру очень шли такие майки-бывшие-футболки - свободные, небрежно открывающие почти атлетические плечи и бока. В освещении сцены всё это будет играть и само по себе, но обладатель прелестей, конечно, не преминёт поддать газку в пластике, и из зала потом повыносят половину зрителей обоих полов, отъехавших от переизбытка эстетического восторга. Что говорить, когда даже тут, в будничном антураже шкафов и столешниц, он производит неизгладимое впечатление? Не прикладывая к этому ни капли усилий. Чистая природа.
Майк не может сказать, в какой именно момент осознаёт, что тянет руку и кладёт её на тёплый, сияющий бок. Вполне возможно, что никакого осознания не происходит вообще, ведь в следующую секунду он уже вовсю "гуляет" по рельефу - в своей тягучей манере, успевая дополнить основное действо множеством тонких деталей. Честер вздрагивает от побежавших по его телу мурашек.
Он отвлекается от бутылки и очень старательно сверлит дыру в нарушителе государственных границ:
- Эй, мистер, а вы случайно не охуели?
Не то чтобы Беннингтон не добивался как раз чего-то подобного, но сознаваться в своих коварных манипуляциях он не собирался. А Шинода его будто и не слышал. Обласкав бок - и тактильно, и зрительно, - он внезапно заводит руку за спину, где тут же находит одну из двух ямочек, спрятавшихся под тканью, - ту, что поглубже. Гладит её большим пальцем, слегка надавливая, а когда наконец вскидывает взгляд, он оказывается непосильной ношей для того, на кого направлен.
И вот уже второй рой мурашек не разбегается по всей спине и бёдрам, а чешет во вполне конкретное место. Честер непременно бы подумал, что дрочить перед концертом не в его правилах, если бы был способен хоть что-то соображать в этот момент. Как же давно Майк не смотрел на него так...
Густой маслянистый блеск не просто дефолтного желания, но заявления законных прав на конкретно вот это существо. Честер выдаёт увесистый ответный трепет и уже считает, сколько секунд осталось до того, как Майк испугается своего же порыва и снова спрячется там, откуда его будет не дозваться ещё очень долго.
Что ж, Честер быстро перестал стесняться того, что ищет мужского внимания в особо крупных. И он получал его даже больше, чем заказывал, но никак не мог собрать из кусочков то целое, к которому привык. Он умел концентрироваться на лучших проявлениях людей, с которыми сообщался, но что бы ему ни предложили, он всегда чувствовал наёбку: это никогда не было Майком в его лучшие годы. Где-то глубоко внутри Честер понимал, что его затея обречена на провал. Что он нигде не найдёт себе другого места, если эти руки выпустят его.
- Я так понимаю, прикид зашёл? - произнося это, он словно ловит последние лучики летнего солнца, закатывающегося за горизонт. Майк улыбается, ведёт руку по нависшим над копчиком буквам слева направо - и обратно: он в жизни ни грамма химии в рот не брал, но в этот момент выглядит совершенно обдолбанным. Честеру приходится потрудиться, чтобы подавить в себе рвущийся наружу скулёж, не бросить спасительную бутылку на пол, не толкнуть Майка к столу и не впечататься в него, хватаясь за пояс портков.
- Ты когда-нибудь жалел о чём-то всерьёз? - вдруг спрашивает эмси, нивелируя собственническую хватку до нежного смирения.
"О том, что родился?" - на автомате предполагает Честер, но вслух только недоумённо сводит брови. Майк не развивает свою мысль дальше и, состроив моську, бросает только:
- Я, кстати, на байке, могу подбросить принцессу до дворца.
- ТЫ ЧТО????

Усаживаясь у Шиноды за спиной и обхватывая его за талию, Честер уже представляет себе, как вытянутся лица курящих у входа, когда он прикатит к клубу с эдаким эскортом. Долго он будет выслушивать шуточки на этот счёт от братюнь... Словно в подтверждение их будущих насмешек драндулет породисто зарычал - и что-то в животе у Честера опять подвело. Он мог бы, конечно, перекрикивая встречный ветер, предложить водителю завернуть по дороге в какие-нибудь кусты и выебать своего пассажира прямо на мотоцикле, да только где гарантии, что для них это всё ещё является шуткой?


Я тебя придумал

Кенджи вырос в маленьком городке на побережье Японского моря, где зимой выпадает огромное количество снега. Сколько раз он бегал в одних гэта то на почту, то за маслом, то за газетой. Мерзлявых в этих краях не водилось в принципе, но Шинода-младший обладал особенным жаром. Ему было 14, когда его увезли в Америку - в южную часть штата Калифорния, где зимы не существовало как вида.
Он закончил школу, взял себе второе имя Майк и поступил в колледж. Оброс стайкой верных друзей. Родители были не очень довольны выбором профессии, но сын решил, что так или иначе будет рисовать. И на последнем курсе на собственные деньги организовал пилотный выпуск своего комикса. Он распространил его среди однокурсников, кое-что раздал на фестивале, немного подкинул знакомому продавцу прессы. Такого барахла хватало в Лос-Анджелесе, огромном городе, где сбываются мечты. Но не у всех и не сразу.

- Мне нравится этот неформальный перец, - говорит Марк, листая тощенький журнал.
Главным героем истории был паренёк лет 20-ти, звонкий и злой, затянутый в кожу и с бритой черепушкой. Ничего особенного, если не считать, что ему вечно не везёт по жизни, но он сопротивляется как стервец. Нет, даже не это.
- Здорово, что он такой яркий, но в то же время нелепый.
Шинода часами выдумывал несмешные шутки своего героя, у него даже специальный блокнот для них был. Марк отмечает, что стиль рисовки ещё, конечно, сыроват, но все важные элементы подчёркиваются и забыть потом то, что увидел, будет сложно. Важное качество на перенасыщенном рынке.
Впрочем, дело по серьёзной колее дальше не пошло. Майк вдруг увлёкся хип-хопом, нашёл себе девушку, устроился в офис. Но и рисовать своего пацана не бросил: со временем тот оброс татуировками, его можно было увидеть с кудряшками или ирокезом, в очках, пижамных штанах, с гитарой, на скейтборде. Он бухал, бедокурил, нигде не находил себе места - будто в противоположность автору, чья жизнь была размеренна и, наверное даже, предсказуема. Благополучна?
Блокноты пухли и складывались в коробки на шкафах. Майк не помнил точно, в какой момент ему захотелось нарисовать ещё кого-то. Чтобы его бумажному другу не было так одиноко. В какой момент экспрессия образа ушла со шмоток и аксессуаров в глаза и улыбку, выразительность тела. Когда Майку захотелось вписать его в мирок заснеженного тихого городка его детства.
Шинода был японцем лишь наполовину. И он скорее считался диковинкой в родных краях, чем в ЭлЭй, где представлены все национальности мира, в чистом и не очень виде. Впрочем, к Майку всё равно тянулись. Он притягивал людей определённого сорта и работал словно суперклей, непостижимым образом создавая из них что-то целое, крепко сцепленное друг с другом. Иногда он смотрел на своего нарисованного бродяжку и чувствовал, что ему чего-то всегда не хватает. Он завёл себе привычку гулять по городу, набрасывая локации: здания, дороги, деревья. Крыши, вывески, помойки. Всё, где смотрелся бы его герой. Сидящий на кортах, прислонившийся к стене, мокнущий под дождём, в ожидании товарища, кусающий хот-дог, жамкающий бездомную кошку. Целая вселенная создавалась вокруг его хрупкой фигурки, блистающей в ней, словно бриллиант в кольце.
Полукровка в очередной раз увлечённо креативил на любимую тему, когда к нему за деревянный столик уличного кафе кто-то подсел. Первыми в кадр вошли руки, демонстрируя на себе слишком знакомое синее пламя, взвивающееся от запястий. Майк медленно поднимает голову и роняет карандаш.
- Здаров! А я тебя видел на вечеринке у Джо.
Мистер Хан, кореец из ближайшего круга Майка, диджеил на стрит дэнс ивентах, писал своё музло и иногда устраивал небольшие пати, приглашая туда всех своих друзей и друзей их друзей.
- Вообще я бы мимо прошёл, но ты так светишь своей тыквой.
Майк проиграл спор и покрасился в красный буквально неделю назад. Как он страдал, каждый раз выходя на улицу и ощущая себя единственным фонарём в ночном переулке.
- Меня, кстати, Честер зовут.
Должно быть, ему просто голову напекло. Майк переводит взгляд на свой рисунок, потом обратно на парня напротив, обратно на рисунок. И там и там было одно и то же лицо. Такое возможно вообще? Даже если тот его комикс вдохновил кого-то очень похожего спиздить образ, то в любом случае татуировок у прототипа не было ни одной.
- Чего молчишь? Ты немой что ли?
Вместо ответа Майк берёт в руки свой блокнот и разворачивает его картинкой к собеседнику.
- Ух ты... Тоже меня заметил, да?
Этот... как его... Честер? Улыбается. Широко, совершенно искренне, не чувствуя ни малейшего подвоха.
- Я хотел к тебе подкатить, но постеснялся. Вообще-то, я не стеснительный, но... Чёрт его знает почему. А тут иду, смотрю: голова горит. Ну, думаю, это судьба - случайно встретить кого-то в ЭлЭй. Хорошо, линзы напялил, а то бы пришлось через десятые руки трясти твои контакты с пухляша.
Пиздец... В горле у Майка совсем пересохло. Он бросает блокнот на стол и хватается за волосы, не переставая таращить на парня глаза.
- Мда, похоже, я произвёл фурор.
В реальности Честер был такой же болтливый и нахальный, как и в фантазиях того, кто рисовал его уже несколько лет. Интересно, подумал Шинода, а если ему рассказать что да как, он исчезнет?
- Не хочешь прогуляться? - спрашивает наконец Майк и ему в ответ энергично кивают.

Само собой, все местечки с его зарисовок Честер посещал. Он действительно частенько прикладывался к бутылке, дебоширил, был совершенно очаровательным. Занимался танцами и на самом деле давно уже ошивался в пределах досягаемости: у них оказалось много общих знакомых, а пересеклись почему-то только теперь. Знакомя Честера со своей компашкой, Майк сделал это очень странно:
- Вы тоже его видите? - спросил он удивлённых Брэда, Роба и Феникса.
Честер выжил девушку из его постели, а его самого - из офиса. Они сняли на двоих квартирку, в которой временами было так холодно, что окна покрывались инеем. Честер грелся о Майка, практически не отлипая от него, пока они были дома. Шинода благодарил небеса и молил о низких температурах, пока не выяснил, что и в тёплые дни о него были не прочь потереться. Когда наступило лето, оказалось, что потеть вместе им тоже весьма прикольно.
- Мне кажется, ещё немного, и можно будет экономить на электричестве, готовя еду на тебе, - говорит Честер, который, к слову, очень любил готовить. Майк такого не сочинял. Честер казался ему прохладным, когда после оргазма падал ему на грудь, задыхаясь. Это ощущалось, будто Шиноде снова 12 и он бежит по плотному белому ковру улицы, а мороз будто расступается перед ним, искрясь и вспыхивая.
В первый раз после долгого перерыва Майк публично рисует своего хмурого панка на стене галереи, где занимался оформлением выставки. Он позвал туда Честера за день до открытия. Они стояли посреди зала и смеялись, вангуя, что эта классная штука станет гвоздём программы, перетянув на себя всё внимание зрителя, и Шиноду больше никуда не позовут красить стены.
- Нахуя это надо? - ржёт Честер.
- Действительно, - вторит ему Майк.
- Будем жить на мои заработки с баттлов.
- Наконец перейдём с баланды на лобстеров.
Майк теперь всегда таскался с Честером на его тусовки. Наблюдал, как он шаг за шагом создавал что-то нетипичное для культуры уличного танца. Создавал нишу, которую мог занять он один на всём белом свете. До каких-нибудь приличных денег было ещё далеко, но они вообще не за это сражались.
- А ты хотел бы быть моим героем? - вдруг спрашивает Майк, когда они наконец отхохотали предстоящую выставку.
- Это что? Предложение руки и сердца такое?
- Пока нет. Только главной роли в моём комиксе.
- И у меня будет суперспособность??
- Конечно. Шутить дурацкие шутки.
Майк всегда смеялся, видя, какое Честеру это доставляет удовольствие. Майк подсел на "доставлять Честеру удовольствие" как на самый жёсткий наркотик.
- А ещё вызывать снег.
Потому что хотелось как-то увековечить те моменты, когда Честер сдёргивал носки и запихивался своими ледяными ступнями в штанины Майка, благо он всегда носил что-то широкое.
- Какой-то Дед Мороз...
- Дед... кто?
- Мороз! Вроде нашего Санты, только у русских. С ним ещё внучка ходит. Снегурка.
- Чтобы была внучка, сначала надо сделать деток.
- Понятно теперь, от кого у твоего героя чувство юмора.
Майк только загадочно сверкнул глазами: ну не рассказывать же, сколько бумаги он извёл, пока освоил тонкое мастерство нести всю эту милую дребедень.
Честер внезапно совсем не обижается, как-то резко серьёзнеет и, снова глядя на свой портрет во всю стену, уже не вполне понимает, кто с кого на самом деле тут срисован.


2004

Они не виделись больше месяца. Сначала Честер уехал в Финикс - решить что-то там с Шоном, потом с женой во Флориду - в последних попытках избежать развода, между этим, конечно же, случилось два фестиваля и, само собой, собачий приют на другом конце страны. Всё это время Майк ходил по согруппникам, на свою беду оставшимся в городе, и нудел про новый материал, работать над которым "надо было начать ещё в прошлом году". Парни жаловались друг другу на то, как он их достал, но исправно слушали (начальник всё-таки) и подкидывали идей, чтобы хоть чем-то занять этот страдающий в простое мозг.
Поначалу тандем вокалистов созванивался по несколько раз на дню, но стоило к Честеру присоединиться Саманте, как и разговорам по часу-полтора, и бесконечной переписке пришёл конец. С мрачным смешком Майк представлял себе, как Беннингтон ныкается по сортирам и кустам, чтобы набрать ему и горестно повздыхать в трубку.
Саманта Шиноду ненавидела - и совершенно не зря. Они с первого взгляда определили друг в друге тех, кто будет перетягивать Честера на себя, вот только эмси-полукровке не приходилось прикладывать к этому ровно никаких усилий: Беннингтон тянулся к нему сам, порой теряя всякие берега, а врать и притворяться он не умел совсем. Поэтому после того, как они отыграли первые туры в поддержку своего дебютного альбома, встал вопрос об отдельном жилье, так как Честер всё это время тусовался у Майка. Шинода знал, что это напрасно, но всё равно предложил ему остаться. Просто чтобы Честер знал о такой своей возможности. Конечно, к лету он уже нашёл дом и перевёз туда жену и ребёнка. Вскоре и Майк присмотрел себе жилплощадь побольше (с подсознательным расчётом на ещё одного человека, которому обязательно понадобится гардеробная). Они выпустили альбом ремиксов, потом вышла Метеора... и всё совсем запуталось.
Месяц без Честера тянулся как чёртова вечность. А потом ещё немножко. Заслуженный отдых превратился в сущее издевательство, и когда от Джей-Зи поступило предложение испоганить песни Linkin park, Майк ухватился за эту работу, как за последний шанс (не свихнуться). Вернувшегося из поездки Беннингтона вызвали сразу в студию, из которой Майк не вылезал уже несколько дней.

Честер вваливается туда в седьмом часу утра и сразу начинает орать. И что тут у вас случилось, и почему в такую рань пробки от аэропорта, и кто теперь сходит ему за сэндвичем, и всё вот это вот в одном предложении, пока он, спотыкаясь о собственный чемодан, преодолевает расстояние от двери до того места, где Шинода потерял дар речи. Он смотрит на этот ворвавшийся с улицы суховей, сразу выхватывая изменения в его внешности: Беннингтон загорел, волосы отросли и вьются, футболка (вернее, то, что от неё осталось) новая. Майк поднимается со стула и, так и не вспомнив даже слова "привет", просто протягивает руки. Уставшее лицо напротив немедленно озаряется улыбкой.
Они обнимаются долго. Шиноде не надо спрашивать, как всё прошло, потому что он и так понимает. По тому, как Честер глубоко дышит, уткнувшись ему в шею, по тому, как сам вцепился в парня, сминая несчастную ткань на спине и обнажая таким образом хвост одного из драконов, не так давно поселившихся там. Странно, японец вроде бы Майк, а как якудза выглядит почему-то Честер. Он обрастает татуировками словно доспехами. Майк ведёт по красному хвосту пальцем - скорее по памяти, чем руководствуясь зрением - и чувствует побежавшую по чужому телу дрожь.
Сессия проходит бодро. На радостях Шинода выжимает из своей банды все соки, за один рабочий день сформировав костяк будущего релиза. На закате из живых остаются только он и 23% Честера, развалившихся на диване. Майк подсаживается к нему, когда студия пустеет, и устраивает его голову у себя на коленях.
- Не поеду больше никуда. А то в один прекрасный день вернусь в родные пенаты, а ты тут с народным ансамблем Кабо-Верде фитуешь - и всё, плакала моя карьера рок-звезды.
- У тебя прекрасный чистый вокал.
- Да, но мне же не 40 лет. Сдался нам этот рэп-магнат...
- Вот жалко тебе для друга пары сладких партий?
- Да я только ради тебя это и делаю.
- Ну спасибо!
- Говорю же, не поеду больше никуда.
Майк улыбается этой перепалке и кладёт руку на затылок, тут же запуская пальцы в короткие кудряшки. Шинода их обожает, а вот Честер не очень и разве что в редком приступе лени не доходит вовремя до парикмахера. Что ж, Майк умеет пользоваться случаем. Он медленно, со смаком перебирает тёмные полукольца, попутно массируя кожу головы - Честеру приятно: он просовывает одну руку Майку под колено и вздыхает.
- Кстати, пока ты шлялся, я текстов на целый альбом накидал, но всё какой-то хопчик.
- Давай запишем хопчик, в первый раз что ль?
- Фанаты нас не поймут.
- Ой, да пофиг.
- И компания тоже.
- Пфф!
- То есть коллаб с Джей-Зи тебе не нравится, но своего хип-хопа навалить ты не против?
- Мне не нравится третий лишний. Ты подумал, как мы с этим выступать будем? Я тогда икс бокс с собой прихвачу, чтобы мне было чем заняться на сцене, пока вы там...
Майк и не отрицал сомнительности всего предприятия: действительно, Картер нарушит баланс, установившийся между всеми участниками Linkin park и особенно двумя вокалистами - это уже слышно по тому, что Шинода успел сделать. Но стоило ему вспомнить, какие партии они сегодня с Честером записали, как он уже не мог жалеть о том, что всё это затеял. И пусть не сейчас, но когда-нибудь потом ему хотелось бы к этому вернуться. Ему бы хотелось, чтобы Честер попробовал себя в самых разных эмоциях. Этот человек всегда удивляет, всегда преображает то, к чему прикасается. Даже откровенно плохие вещи - впрочем, задача Майка как раз и состояла в том, чтобы этих плохих вещей с ними не случалось.
- Не поедешь больше никуда, - делает он вывод.
- Не поеду, - тут же соглашаются с ним.
Пока они молчат и в целой студии слышен только шорох ткани и прикосновений, Майк думает о том, как ему не хватало этого спокойствия, и находит довольно ироничным тот факт, что испытывает его по большей части в присутствии самого непредсказуемого и нестабильного человека из всех, кого он знал. Почему-то именно Честер внушает ему уверенность в том, что он со всем справится, что он ровно там, где должен быть. Именно с приходом Честера его группа обрела свой законченный, осмысленный вид, и только пока они жили вместе, его дом был настоящим домом, а не просто местом, где можно переночевать.
- Уже поздно, Чез, тебе надо отдохнуть, ты же с самолёта.
Майк тихонько толкает друга в плечо.
- Я тут посплю.
Но тот и не думает подниматься. Шинода прикидывает, что за ночь успел бы ещё сделать это, то и вон то... если бы не приятная тяжесть на коленях, с которой он с удовольствием просидел бы до самого рассвета.
- Я работать не смогу, если не выгоню тебя.
На несколько часов, кроме них, здесь не будет никого. А Честер - Майк готов поклясться в том, что ему не показалось - чуть не поцеловал его утром. Честер расстроен, Майк соскучился - им нельзя оставаться наедине.
И в то же время невозможно было представить, что вот сейчас они поднимутся, попрощаются и разойдутся в разные стороны. Майк чешет Честера за ухом, как какого-то кота, и вспоминает, что почувствовал, когда утром увидел его. Слишком долго вся эта нежность не находила себе применения - и если планету затопило, значит, катастрофа. Он с трудом выпустил Честера из объятий тогда. Он не в силах отпустить его от себя сейчас. Он хочет утащить его в свою берлогу, уложить в свою постель. Потрогать, если это будет нужно. Проснуться с ним, приготовить ему омлет. И на следующий день. И через неделю. И всегда. Существовало ли что-то более правильное, чем это? Для него? Для Честера? Для всех, кто был им дорог и о ком они думали, разделяя одну свою общую жизнь на две частных?
В глубине души Майк знал ответ на этот вопрос уже давно. Поэтому когда вместо очередного "вставай, я отвезу тебя" он произносит внезапное "поехали ко мне", он чувствует это особенно остро: ещё бы чуть-чуть, и они непоправимо свернули бы не туда.