[Piano-for-Itachi]

тот случай, когда читаешь предисловие и понимаешь, что книга будет хорошей.

[...] И точно так же во всем, что делал и говорил Лорка, никто не замечал ни мужества, ни решимости. Разве что неосмотрительность. В нем еще с детства привыкли замечать (и даже снисходительно прощать) другое - безотчетные, чисто детские страхи. Брат вспоминает, что Федерико ни разу не подошел близко к лошади - о том, чтобы сесть на нее, и речи не было. Он боялся болезней, высоты, боялся стариков - «от них веяло смертью»; из суеверия боялся черной одежды. (Все страхи Юноши, героя «Когда пройдет пять лет», автобиографичны.) Невозможно было заставить его надеть новые ботинки - «такие надевают покойникам!». А его старые, стоптанные башмаки, потерявшие даже подобие цвета, приводили в отчаяние сестер и потешали друзей. Но кажется, сильнее всего Лорка боялся моря, которое так любил. Ана Мария Дали вспоминает, что он, так и не научившись плавать, не решался войти в воду один - только держась за руку. В лодке боялся «кораблекрушения». Кажется, единственное, чего Лорка не боялся, это грозы. Его предусмотрительный отец в каждом доме, где поселялась семья, устраивал громоотвод. И пока при первых признаках бури закрывали окна, Лорка под проливным дождем бежал к дому тетки - во-первых, потому что там не было громоотвода, а во-вторых, потому что тетя и кузина Аурелия так картинно умирали от страха перед грозой, что пропустить это увлекательное зрелище было бы непростительно.
О страхах Лорки вспоминают, конечно, самые близкие, и всегда их рассказы обрываются щемящей нотой - что же он пережил в те три дня, в ту ночь, когда уже не было и проблеска надежды? «Всякому человеку такое бесконечно тяжело, но есть мужественные люди, есть, наконец, герои, а как было Федерико... я и сейчас... не могу... об этом думать...» - Мануэль Анхелес Ортис смолкает.
[...]
Единственный раз, и очень сдержанно, он сказал о своем выборе: «Гранада научила меня быть с теми, кого преследуют...» (Не раз Лорка с упоением излагал друзьям историю «о том, как дон Мануэль в первый и в последний раз в жизни накричал на человека, чему я сам был свидетелем». В тот день из гранадской тюрьмы бежал узник, о чем в городе знали, и служанка, заслышав шум, крики и выстрелы, бросилась запирать дверь. Фалья кинулся за ней: «Что Вы делаете? Откройте! Откройте! Его же преследуют власти!!!») Тем же безотчетным порывом - защитить - диктовалось поведение Лорки. Недаром в 1933 году он первым поставил свою подпись под испанским манифестом в защиту жертв нацизма. И не случайно, объясняя свой выбор, Лорка говорил о готовности к жертве: когда нельзя защитить, встают рядом. Это душевное движение угадывается даже и в той шутке, что некогда насмешила его каталонских друзей. В 1927 году поэт, гость и любимец Барселоны, расписывался в книге посетителей. Один из них поставил после фамилии «бывший арестант» (что соответствовало действительности), второй - «будущий арестант». Лорка по обыкновению разукрасил свою подпись цветами, лимонами, листьями и добавил: «неизбежный арестант». Пройдет восемь лет, и Поэт из его последней драмы, двойник автора, скажет: «Я - смертник» - и погибнет от руки человекоподобного существа «без лица», успев спросить: «Кто ты?» - и услышать ответ: «Власть».
«Труднее быть на высоте обстоятельств, чем над схваткой». В годы народной трагедии испанской интеллигенции было суждено выстрадать правоту этих слов Антонио Мачадо, но выбор был сделан задолго до рокового июля. В 1933 году журнал «Октябрь» публикует Антифашистский манифест, и первая подпись под ним - Ф. Гарсиа Лорки. В ноябре 1935 года он вместе с Антонио Мачадо подписывает второй Антифашистский манифест. 14 февраля 1936 года, в апогее политической борьбы, подпись Гарсиа Лорки под воззванием «Интеллигенция - с Народным фронтом» снова стоит первой. Так подтверждался выбор. Если вспомнить, как жил Лорка эти годы, станет ясно, что не роковая случайность оборвала его жизнь. Было и длилось «введение в смерть» (не зря он хотел так назвать одну из своих книг). И задолго до развязки поэту был ясен итог, предсказанный стихами, прожитый его героями. Друзья могли обманываться и обманывались так же безоглядно, как Хорхе Гильен, он - нет. Может быть, он один знал, чем обернется в итоге каждое его слово; знал и ни разу не уклонился от ответа. Никто не заметил в том, что он делал и говорил, особого мужества, хотя - вспомним о море - ему и правда, наверно, было труднее, чем другим...

Врожденный порыв - защитить - был побудительной силой и всех его начинаний. И не будь в них этого пафоса защиты (если уточнять, то защиты культуры), они могли бы показаться просто чередой случайных и разнородных увлечений. Надо защитить одно из самых красивых селений гранадской долины, так несуразно и несправедливо поименованное Отвратительным (Аскероса), и Лорка придумывает десяток новых названий и уговаривает алькальда заняться переменой имени. Надо вызволить из забвения старинного гранадского поэта Сото де Рохаса, и Лорка пишет о его семи садах, готовит издание «Рая, недоступного многим». Надо спасти духовную сокровищницу Андалузии - глубинное пение, и Лорка взваливает на себя трудное, но так блестяще удавшееся дело - конкурс канте хондо. Надо напомнить Гранаде, как много она значила для Теофиля Готье, Дебюсси, Мериме, и Лорка ищет художников, которые сделают эскизы мемориальных досок, ищет для них подходящие места, мастеров, каменщиков. Защитить от несправедливых обвинений великого непонятого Гонгору - вот конечная, хоть и не единственная цель лекции об «Уединениях». Развеять предубеждение против новой живописи - в этом смысл «Скетча». И конечно же, нужен журнал, иначе обновление так и не затронет так называемую культурную жизнь Гранады, давно погруженной в спячку. И ради того вновь будут отложены издания собственных книг, будут написаны десятки писем с просьбами прислать для «Петуха» статью, «за которую не заплатят», сделать иллюстрации, найти подписчиков. Это нужно Гранаде, а всей стране нужна бродячая театральная труппа, иначе в глухих испанских селах так никогда и не узнают, что на свете существует театр, иначе крестьяне так и не увидят Джульетту и Сехисмундо, не услышат классический испанский стих. Есть долг: «вернуть народу его достояние - театр», и потому несколько лет жизни Федерико Гарсиа Лорки будут отданы «Барраке».

Наталья Родионовна Малиновская

ru.wikipedia.org/wiki/Малиновская,_Наталья_Роди... родилась в Хабаровске - это во-первых. а во-вторых, её муж - не кто-нибудь там, а Анатолий Гелескул, переводчик поэзии Федерико (в том числе). бывает же такое.. Лорка у них, можно сказать, - долгосрочный семейный подряд хд даже член семьи..
и у меня, получается, три её детища - вот этот сборник прозы (статьи, лекции, интервью), книга Аны Марии Дали о брате (с письмами Сальвадора и Лорки) и её собственный талмуд по душу Испании. что ещё для счастья надо? правильно, только биография Гибсона т_т ну и полное собрание сочинений, конечно *maniac*
вот Осповат, например, мне не нравится. а тут сразу видно, что Натали Федерико очень любит. интересно, удастся ли ей притушить мой праведный гнев насчёт этого козла Дали, она ведь и его переводила тоже%] ненавижу эту сволочь. но скорее всего, за него будет замолвлено словечко. ЧТО Ж!

@темы: читаю, лето с федерико

Comments

[Трент Мёллер]

Бог с ним с мужем даже, а вот кто ее отец
Перешел по ссылке - да, действительно, он!

[Piano-for-Itachi]

а вот кто ее отец

вояка) интересно, как Натали справлялась с когнитивным диссонансом, учитывая кому она отдала своё профессиональное сердце)

[Трент Мёллер]

Piano-for-Itachi, в последние дни я как раз много думаю о французских легионерах и конкретно о Малиновском, а тут как по совпадению пост о его дочери)

[Piano-for-Itachi]

Трент Мёллер, даа, бывает такое :3