Ночь. Луна. Точу карандаши.
Но и звучащее слово обнаруживало свою скрытую силу, играло всеми красками лишь в соседстве с другими словами. Всё зависело от взаимного расположения слов, законы которого были непостижимы, однако неумолимо сказывались, как только их нарушали. Неудачно поставленное слово меркло, тускнело, поэзия улетучивалась... Федерико мучился часами, тут не помогали ни логика разговорной речи, ни правила стихосложения. И вдруг какой-то удачный поворот, и сразу же слово, которое только что казалось дешёвой стекляшкой, вспыхивает всеми своими гранями, а остальные слова мгновенно располагаются вокруг в стройном, единственно возможном сочетании. К таким моментам привыкнуть было нельзя, каждый раз они казались чудом.
...А за всем тем, проглядывает ли Федерико газеты, сидит ли в библиотеке, дурачится ли с друзьями, - в нём безостановочно идёт незримая работа, смысл которой тёмен ему самому. И наступает, наконец, момент, когда поющее внутри пробивается наружу, когда волна неотступного гула впервые выносит слова. Они не придумываются, не припоминаются - они возникают, словно кристаллы в перенасыщенном растворе. Довольно случайного толчка - звука потревоженной струны на рассвете, подступившей к горлу тоски по Гранаде - и начинается...
...А за всем тем, проглядывает ли Федерико газеты, сидит ли в библиотеке, дурачится ли с друзьями, - в нём безостановочно идёт незримая работа, смысл которой тёмен ему самому. И наступает, наконец, момент, когда поющее внутри пробивается наружу, когда волна неотступного гула впервые выносит слова. Они не придумываются, не припоминаются - они возникают, словно кристаллы в перенасыщенном растворе. Довольно случайного толчка - звука потревоженной струны на рассвете, подступившей к горлу тоски по Гранаде - и начинается...
