Ночь. Луна. Точу карандаши.
похоже, мне сюда.
29.04.2021 в 12:30
Пишет Aqueous:Мир тебе, Смотрящий. В руках у меня небольшая книжка. Карманная. Да ещё и тонкая. С довольно крупным шрифтом. Те, кто её печатали, не хотели задерживать читателя слишком долго или отягощать его сумку уже привычным для неё увесистым фолиантом. Похвальная забота.URL записи
Называется книжка - «Исповедь «неполноценного» человека», а автора зовут - Дадзай Осаму. Текст в переводе В.В. Скальникова.
Пожалуй, тут мне вспоминается сразу много всего. «Морфий» Булгакова, «Тошнота» Сартра, а ещё рассказы-дневники Рюноскэ Акутагава, «Муки ада» которого мне подбросил тот же, кто подарил и последнюю книжку Дадзай Осаму. Впрочем, как мне кажется, «Исповедь» включает все эти книги и, в некотором роде, объединяет их.
Книжка написана весьма простым языком, читается весьма легко, но при этом чрезвычайно хорошо выполняет то, для чего её писали – вскрывает душу. Как бы пафосно сие не звучало. Только не совсем ясно, какую именно душу автор препарирует: собственную, душу общества или вообще тело, в котором видит признаки наличия (или отсутствия) души. При всём этом не то чтобы герой раскрывается читателю – напротив, он весьма сдержан. Себя он хорошо знает, зато совершенно не понимает общества, пытается его понять и мечется между приспособлением к миру при помощи отрезания от души всего «лишнего» и попыткой жить независимо. Только вот силой воли он не обладает, как и вообще какой-нибудь силой, потому единственный его вариант – переламываться, пока не останется ни одной целой кости.
Автор говорит: приспособься или умри. Уход в другой мир, что герой проделывает сначала с помощью алкоголя, а затем с помощью морфия – не поможет. Как не помогло Греную, у которого была и живучесть, и сила, и упорство. И как заметили соавторы, объёдинённые Катаевым: «Жить телом на земле, а душою на небесах оказалось невозможным». Автор, книжка которого по большей части занята размышлениями, а вместо описания событий описывает их последствия, удивительно мало места посвящает решению (попытке решения) проблемы. Как бы отвратительно практично сие ни звучало.
Очень важная особенность этой книги – я повторюсь – это слог. Недавно в дискуссии один книгочей упомянул о том, что классическую литературу большинство не читает из-за её тяжёлого слога и беспросветной темы. Что ж, здесь хоть и тема беспросветная, но идёт так же легко, как крепкий алкоголь, если трезвенники позволят так выразиться. Тяжёлых моментов в жизни главного героя множество: непонимание, одиночество, неспособность отказать, всякого рода зависимости (включая зависимость от идиотов), попытка самоубийства. Но при этом герой так часто твердит о своей уникальности, что требуется много усилий, чтобы поставить себя на его место. Его беды не становятся бедами читателя. Впрочем, некоторые, вроде бы незначительные, вещи вызывают если не сопереживание, то реакцию. Например, вряд ли я забуду ответ маленькой девочки на вопрос главного героя. Или разделение слов на трагические и комические, сдобренное безумными линейками ассоциаций.
Книга состоит из трёх частей – трёх тетрадей – трёх фотографий. На первой – некрасивый ребёнок, на второй – неживой юноша, на третьей – безразличный старик. Думаю, наблюдательный Смотрящий заметит, что один из периодов жизни здесь вроде бы отсутствует, но это не совсем так. К сожалению.
Возможно, по этой рецензии главный герой тебе, Смотрящий, покажется неприятным, слабым типом и законченным неудачником, но это не совсем так. Несмотря ни на что, он всё равно главный герой своей жизни, а не сторонний наблюдатель за ней. Даже если он делает всё неправильно, то ошибки он совершает сам и сам пишет свою исповедь.
Вполне понимаю, почему книга находится в категории классики – она написана в сорок восьмом, но не устарела ни насколько. Её нельзя назвать «чтивом» и она не является инструкцией или сборником советов, а только вопросом без ответа. И, пожалуй, я не могу определить, стоит ли вообще советовать её кому-нибудь. В ней нет постижения вселенской мудрости как в «Тошноте» или болезненных эмоций «Морфия». Она не старается заставить думать, а ещё её слишком легко понять неправильно. Поэтому это классика странного вида – такая, которая передаётся из рук в руки. Так что благодарю дарителя – который мне её доверил.