Ночь. Луна. Точу карандаши.
заметки, найденные мной в предисловии к двум томикам Лорки, говорят о том, что я всё ещё понимаю того человека, которых их сделал четыре года назад. вернее, ОН предвосхитил меня нынешнего. потому что, конечно, сейчас я открыт к такого рода переживаниям намного больше. если не сказать абсолютно.
Цыганка из "Сомнамбулического романса", цыганка-монахиня и Соледад Монтойя - три воплощения одной муки, три лика андалузской тоски. Лорка говорил, что эта тоска - единственный персонаж его "Романсеро". Однако несовпадение восприятия читателей с намерениями автора оказалось разительным. Всегда есть два плана (и, соответственно, два возможных уровня восприятия) в стихах и пьесах Лорки - духовный колорит и местный. Для большинства цыганская экзотика заслонила строгий, трагический контур книги, и успех "Романсеро" был воспринят Лоркой как провал. Никогда больше он не вернётся к цыганским романсам (хотя продолжение и было обещано), но "Романсеро" останется для него любимой книгой, и спустя несколько лет Лорка скажет об этом уже спокойно и гордо: "Я не жалуюсь на обилие фальшивых толкований моей книги. Думаю, что чистота её конструкции и благородство тона, стоившие мне многих усилий, смогут защитить её от разного рода почитателей".
и четыре года назад я не угорал по лп, а ведь тут про них! и про моё понимание хорошей песни.
"Светоч поэта - противоречие", - это стержень, единственный и неизменный, эстетики Лорки. По его глубокому убеждению, поэтический факт рождается от столкновения противоречий, от сплетения контрастных линий - так разные фольклорные традиции, борясь и обогащая друг друга, создали канте хондо. Таким же образом он понимает и всё развитие искусства: "Когда переливы Моцарта становятся слишком ангелическими, приходит, чтобы установить равновесие, песнь Бетховена, слишком человеческая". Так же внутренне противоречиво развивается и его собственное творчество: "Оды" - против "Романсеро", "Балаганчик дона Кристобаля" - против "Од"; иногда эта связь по противоположности бывает не так очевидна, но она всегда существенна. Лорку интересуют все современные эстетические искания, он увлекается и ультраизмом, и поэтикой Гонгоры, и сюрреализмом, но никогда не становится приверженцем какой-либо одной идеи и никогда не причисляет себя к какому бы то ни было течению, а все влияния настолько своеобразно переплетаются и преображаются в его творчестве, что выделять их хронологически неправомерно. В марте 1927 года он пишет X. Гильену: "Все мы идём по двум ложным дорогам: одна ведёт к романтизму, другая - к высохшим змеиным шкуркам и пустым стрекозам". "Пустые стрекозы" - это неоклассика, расцветшая в год гонгоровского юбилея. Её математически выверенная искусность - только одна сторона поэзии, важная, но не главная, и Лорке она не заменяет единственно необходимого - человеческого голоса: "Я ненавижу орган, лиру и флейту. Я люблю человеческий голос, одинокий человеческий голос, измученный любовью".
Цыганка из "Сомнамбулического романса", цыганка-монахиня и Соледад Монтойя - три воплощения одной муки, три лика андалузской тоски. Лорка говорил, что эта тоска - единственный персонаж его "Романсеро". Однако несовпадение восприятия читателей с намерениями автора оказалось разительным. Всегда есть два плана (и, соответственно, два возможных уровня восприятия) в стихах и пьесах Лорки - духовный колорит и местный. Для большинства цыганская экзотика заслонила строгий, трагический контур книги, и успех "Романсеро" был воспринят Лоркой как провал. Никогда больше он не вернётся к цыганским романсам (хотя продолжение и было обещано), но "Романсеро" останется для него любимой книгой, и спустя несколько лет Лорка скажет об этом уже спокойно и гордо: "Я не жалуюсь на обилие фальшивых толкований моей книги. Думаю, что чистота её конструкции и благородство тона, стоившие мне многих усилий, смогут защитить её от разного рода почитателей".
и четыре года назад я не угорал по лп, а ведь тут про них! и про моё понимание хорошей песни.
"Светоч поэта - противоречие", - это стержень, единственный и неизменный, эстетики Лорки. По его глубокому убеждению, поэтический факт рождается от столкновения противоречий, от сплетения контрастных линий - так разные фольклорные традиции, борясь и обогащая друг друга, создали канте хондо. Таким же образом он понимает и всё развитие искусства: "Когда переливы Моцарта становятся слишком ангелическими, приходит, чтобы установить равновесие, песнь Бетховена, слишком человеческая". Так же внутренне противоречиво развивается и его собственное творчество: "Оды" - против "Романсеро", "Балаганчик дона Кристобаля" - против "Од"; иногда эта связь по противоположности бывает не так очевидна, но она всегда существенна. Лорку интересуют все современные эстетические искания, он увлекается и ультраизмом, и поэтикой Гонгоры, и сюрреализмом, но никогда не становится приверженцем какой-либо одной идеи и никогда не причисляет себя к какому бы то ни было течению, а все влияния настолько своеобразно переплетаются и преображаются в его творчестве, что выделять их хронологически неправомерно. В марте 1927 года он пишет X. Гильену: "Все мы идём по двум ложным дорогам: одна ведёт к романтизму, другая - к высохшим змеиным шкуркам и пустым стрекозам". "Пустые стрекозы" - это неоклассика, расцветшая в год гонгоровского юбилея. Её математически выверенная искусность - только одна сторона поэзии, важная, но не главная, и Лорке она не заменяет единственно необходимого - человеческого голоса: "Я ненавижу орган, лиру и флейту. Я люблю человеческий голос, одинокий человеческий голос, измученный любовью".